(Окончание статьи. Начало - по ссылкам:

Симбирский «Робин Гуд». Часть 1

Симбирский «Робин Гуд». Часть 2)

…Собачья смерть

А вот бывший сообщник Ухачева Иван Карандин карающей руки правосудия избежал. Однако это обстоятельство вряд ли можно считать везением - в начале марта его раздетый, изуродованный труп был обнаружен в овраге недалеко от его родного села Трубетчины. Однако бандитская звезда атамана, как выяснилось, закатилась гораздо раньше.

В ночь на 14 февраля на Уварвских выселках был обворован амбар крестьянина Шибанова. Следы саней на снегу привели милицию в Трубетчину, прямо в дома местных жителей Степана Кузнецова и Василия Кузьмина. Кроме похищенного из амбаров, у них нашли револьвер «Наган», трехлинейку и казачью шашку.

Отпираться было бесполезно и на допросе задержанные не только сознались в краже, но и рассказали о том, как расправились со своим односельчанином и главарем шайки, в которой оба состояли, Иваном Карандиным.

В последних числах января он неожиданно появился в родном селе, где четверо суток скрывался у Кузьмина. А потом приказал ему запрячь лошадь и отвезти его в село Озерки за какими-то вещами. Когда Карандин уселся в сани, Кузьмин велел ему лечь и укрыться соломой, чтобы деревенские не заметили бандита. Увидев, что повозка направилась к выезду из села, Степан Кузнецов взял топор и пошел напрямки к амбару, где догнал сани и обухом топора прямо через солому ударил Карандина в лоб. Сначала один раз, а потом еще несколько. Тело сообщники отвезли и сбросили в Козий овраг, что между Трубетчиной и Дворянским, а одежду сожгли. О мотивах расправы их то ли не спрашивали, то ли они не стали объяснять. Во всяком случае, никаких сведений об этом в деле нет.

После допроса Кузнецов и Кузьмин были отправлены в Симгубчека, откуда их вскоре отпустили, после чего последний скрылся.

Слагаемые успеха.

Вернемся, однако, к главному действующему лицу. После недолгого запирательства, Никита Ухачев стал активно сотрудничать со следствием и поведал много интересного. Выяснилось, в частности, что секрет его неуязвимости крылся вовсе не в сверхъестественных способностях бывшего атамана, и не в гипнозе, которым он, якобы, владел.

Все было гораздо проще и понятнее: неуловимость банде долгое время обеспечивала широкая народная поддержка. А покоилась она, во-первых, на том, что главарь был местным и имел в окрестных селах много знакомых и даже друзей, помогавших ему, что называется, по дружбе. Однако, основной причиной сотрудничества крестьян с бандитами была корысть, так сказать, «доля малая» в добыче. Причем некоторые оказались и сами не прочь поучаствовать в налетах. Это, во-вторых. И, наконец, в-третьих, лесные сторожа и объездчики, жившие с семьями в глухих сторожках, вынуждены были идти на сотрудничество в том числе и из опасения расправы в случае отказа. Хотя и корысть тоже не исключалась. Такое сочетание моральных и материальных стимулов, замешанных на толике страха, давало в итоге неплохой результат.

Осенью 1920 года Ухачев долгое время скрывался в Старом Тимошкино у братьев Мустафы и Иш-Мухамеда Губановых, а потом перебрался в Акшуат к Никону Назарову, где жил целый месяц. При этом все перечисленные граждане укрывали бандита не за «спасибо», а получали от него деньги, вещи, хлеб. Но не только. Именно по их наводкам Ухачев со товарищи дважды грабил эстонцев на Дурасовском хуторе.

Дом Назарова той осенью стал по сути, настоящим штабом бандитов. Здесь главарь встречался с «полезными» людьми, поил их награбленным спиртом, а взамен получал нужные сведения, например, о том, где и чем можно поживиться, у кого имеется оружие, о местонахождении отрядов по поимке банды и так далее.

Продуктами и информацией снабжал разбойников крестьянин села Кивать Кузоватовской волости Сызранского уезда Симбирской губернии, отец пятерых детей, тридцатипятилетний Константин Фомич Басов. Его земляк и односельчанин Сидор Дементьевич Нешин, за пятьдесят два года жизни обзаведшийся аж десятью потомками, не только продавал ухачевцам провизию и оружие, но и пересказывал секретные распоряжения начальства по поводу поимки бандитов. А житель Баевки той же волости Никита Анисимович Ежов тридцати семи лет от роду, будучи председателем Баевского сельсовета, мало того, что не принимал мер к розыску Ухачева, но наоборот, пьянствовал с ним в доме другого бандита – Степана Чиркова.

Общались с главарем и прочие земляки – Василий Иглинов, Никифор Головачев и Илларион Звонарев неоднократно распивали с ним принесенный Ухачевым спирт и угощали картошкой. А пятидесяти семилетний Василий Васильевич Грачев из Валуевки Бестужевской волости, лично подстрекал банду к убийству некоего контролера.

Делились крестьяне и оружием, в основном, винтовками. Но не только. Так Денис Тимофееквич Воронин – Канаев передал Ухачеву бомбу. А житель Смышляевки Алексей Иванович Кабанов в июне 1920 г. – пулеметную ленту с 240 патронами. Обменять на спирт 12 шашек, 4 нагана, 2 пуда патрон и пулемет обещал Ухачеву некто Евтифеев из Ерыклов Рачейской волости Сызранского уезда. Да не успел – поймали и расстреляли.

Лесной сторож Кузоватовского имения Чертов, как и прочие, снабжал Ухачева продуктами, оружием и информацией. Например, он предупредил атамана, что власти обязали их с управляющим имением Гернет изловить его, если появится. Но выполнять указание, конечно же, никто и не думали, а напротив, радушно встречали «заступника» со всем возможным гостеприимством.

Подобных примеров в деле множество. Именно благодаря землякам, за все время своего существования, банда не нуждалась ни в провизии, ни в оружии, ни в информации. Не случайно на одном из допросов Ухачев заявил, что мужиков они не опасались.

Как ни странно, но наряду с крестьянами и лесниками в существовании разбойничьей шайки была заинтересована еще одна категория местных жителей – советские служащие, в основном руководители мелких предприятий.

Помните налет на лесопильный завод при станции Налейка, совершенный утром 25 апреля 1920 года? На допросе, рассказывая про этот эпизод, Ухачев сообщил, что управляющий лесопилкой Иофин выдал им тогда 180 тысяч рублей наличными, хотя властям потом заявил о похищении аж 411 тысяч! Узнав об этом, возмущенный Никита Андреевич вновь наведался к уважаемому Хаиму Берковичу с требованием возместить разницу. Управляющему пришлось согласиться, но в итоге он передал лишь 50 тысяч, да и то в два приема.

В ходе следствия, потея и заикаясь, Иофин уверял, что деньги ухачевцам во время налета передавал не он, а кассир Нейштадт, и не 180, как он думал сначала, а 411 тысяч, о чем управляющий, будто бы до недавнего времени даже не знал. Признался он также и в том, что действительно по требованию Ухачева, лично принес в строжку лесного сторожа Исаева 25000 рублей. А затем, еще столько же передал через сына Исаева. Кроме того, по требованию Ухачева Иофин отпустил лесу «одной красноармейке из села Баевки». Все это, клялся управляющий, он делал вынужденно, поскольку очень боялся бандитов, живя на заводе без охраны. В итоге Иофин был обвинен в укрывательстве и присвоении казенных денег.

За жадность и излишнюю «предприимчивость» поплатился и управляющий Лесоматюнинского винзавода сорокасемилетний Владимир Андреевич Котлов, получивший 5 лет условно за то, что списал на бандитский налет 7 ведер спирта, тогда как на самом деле они забрали всего три.

Улыбнулась удача и сотруднику «железкома» Московско-Казанской железной дороги Виктору Ивановичу Чуркину, когда 15 июня 1920 он приехал в село Осоки на угольные ямы и напоролся там на банду. Часа в четыре по полудни Чуркин упаковывал в кули приобретенный уголь, как вдруг из оврага с криком «руки вверх!» на него выскочили четверо вооруженных мужиков. Это были Ухачев, Бугров, Макаров и Чирков. Угрожая оружием, они отняли у железнодорожника все оставшиеся от закупок деньги – все 800 тысяч казенных рублей. Во всяком случае, эту сумму потерпевший назвал следователю. Однако, когда бандитов поймали, оказалось, что Чуркин передал им только 500000. А остальные присвоил.

В отличие от перечисленных выше «хозяйствующих субъектов», агент гублескома Василий Константинович Жиганов не стал ждать того счастливого момента, когда бандиты наведаются по его душу. Он сам отыскал Ухачева в лесу и зазвал всю честную кампанию из восьми человек к себе в Лесное Чекалино. Приглашение было с благодарностью принято, и когда гости нагрянули, хозяин щедро угостил их обедом, напоил чаем и даже самогонкой. А заодно, между делом попросил проучить секретаря местного сельсовета Миронова за то, что тот не дает ему проходу. И еще, если товарищей, конечно не затруднит, не могли бы они заодно, как бы ограбить и самого Жиганова, якобы отняв у него 200 000 казенных рублей.

Первую просьбу ухачевцы уважили, отобрав у вредного секретаря все самое ценное – 30 яиц, трех кур и кожаный подсумок. А вот со второй связываться не стали.

Аналогичную комбинацию пытался провернуть и заведующий волостным продотделом Спиридон Просфиров. Оказавшись как-то в кампании Ухачева в доме упоминавшегося уже Пикона Назарова, он, под самогоночку, пытался уговорить уважаемого Никиту Андреевича ограбить вверенный ему, Просфирову, продотдел на 300000 опять же казенных денег, которые потом можно будет разделить пополам. Однако и на этот раз Ухачев на предложение не клюнул.

Так что на бандитах пытались заработать не только простые крестьяне, но и кое-кто из ответственных товарищей. Хотя не всем такое удавалось.

Однако эти финансовые гешефты отдельных советских служащих выглядят пустяками на фоне, «деловых» отношений, установленных Ухачевым с людьми, которых позже стали называть «оборотнями в погонах».

Конечно, никаких погон в то время не носили. Да и петлички были далеко не у всех милиционеров и чекистов. Тем не менее их с полным основанием можно отнести к названной выше категории. Даже несмотря на то, что подобного рода «неуставные взаимоотношения» с бандитами кое-кому из «оборотней» стоили жизни.

Выше уже упоминалось о милиционере Тимофее Комарове, который собственноручно сдал на бандитскую расправу своего коллегу, а потом и сам участвовал в налетах.

К сожалению, в этом списке предателей Комаров был первым, но далеко не последним. В ухачевском «штабе» в доме Назарова бывали и другие сотрудники милиции. В частности, милиционер Промышленной Милиции 7-го участка при Сенгилеевском районе Григорий Арсеньев-Сергушев и сельский милиционер села Акшуат Филипп Логутаев. Последний, кроме того, потом сам принимал у себя бандитского главаря и под угощение просил проучить некого Пережогина.

А агент уголовного розыска станции Инза Степан Катаев через своего приятеля Шишкова вышел на Ухачева по собственной инициативе, намереваясь снабжать того информацией и оружием и даже вступил с ним по этому поводу в переписку. Позже он объяснял свои действия страхом перед бандитом.

Однако не всегда подобные внеслужебные контакты милиционеров заканчивались для них относительно благополучно – всего лишь судебным приговором.

На праздник Ивана Милостивого, отмечавшийся 25 ноября, когда Ухачев все еще гостил в Акшуате у Никона Назарова, на пороге его дома появился очередной посетитель, увидев которого, хозяин сообщил постояльцу, что к ним явился сотрудник ЧК. Услышав это, гроза трех уездов не нашел ничего лучшего, чем… спрятаться под кровать.

Явившийся к Назарову товарищ Воробьев действительно состоял секретным сотрудником оперативного штаба ГубЧК, располагавшегося, как мы помним, в Дворянском. Как и положено чекисту, гость был вооружен револьвером и бомбой. Однако, в отличие от постояльца, хозяин дома его не испугался. Наоборот, пригласил в комнату и усадил за стол. А когда чекист потребовал спирта, Назаров принес, налил и… позвал Ухачева присоединиться: вот мол, знакомьтесь. И не бойся, он тебя не тронет.

Дальше пьянствовали уже вместе. Быстро хмелея, секретный сотрудник, жаловался на жизнь, говорил, что боится Карндина… Что был на совхозе… Что «пропадать нам всем», а ему «теперь крышка…». По мере того, как спирт заканчивался, бормотание Воробъева становилось все менее связанным. Когда последняя бутыль показала сухое донышко, он, наконец, решил покинуть гостеприимный кров, но потребовал с собой логун (дорожный деревянный бочонок) спирта. Ему объяснили, что в доме такового больше нет, и чтобы пополнить запас, надо ехать в лес.

– В лес, так в лес, – пьяно согласился гость, и приказал Назарову, – Запрягай!

В качестве кучера за спиртом отправился Ухачев, а чекист дремал в санях в обнимку с пустым пока логуном.

«Я был с оружием, и он с оружием, – показывал позже подсудимый. – Мы друг на друга понадеялись. Я испытать его хотел, вытащил патроны. А он, будучи пьяным, бомбой отмахивался». В лесу Воробъев вдруг выбрался из саней и застыв на дороге, стал целиться в Ухачева, который, проехав чуть дальше, тоже вскинул винтовку, до этого спрятанную в санях. Но у него, в отличие от чекиста, оружие было заряженным. «И я его убил. Он метил в меня, вот почему я это сделал», – объяснил на суде Ухачев. Вернувшись из леса к Назарову, он рассказал тому о случившемся.

О массовости поддержки со стороны населения, которой пользовались бандиты, свидетельствует и количество обвиняемых, привлеченных по этому делу - больше сорока человек.

А возглавил этот список, разумеется сам некогда неуловимый атаман Ухач.

Вышли мы все из народа.

Ему следствие вменило двадцать пять эпизодов, в том числе убийства двенадцати человек, пятнадцать ограблений и ряд других преступлений, сопутствовавших тому и другому. А вместе с выжившими главными сообщниками – Чирковым, Макаровым, Бугровым и Комаровым, на общем счету банды набралось тринадцать убитых и двое раненых. Плюс около двух десятков налетов. Проверяли ухачевцев также и на наличие связей с Антоновщиной, полыхавшей тогда в Тамбовской губернии, но таковых не обнаружили. Однако и того, что доказали вполне хватало для расстрельного приговора.

Кем же были эти люди?

С биографией главаря мы уже знакомы, добавим только, что сам Ухачев считал себя бедняком.

Василию Фаддеевичу Макарову тогда было тридцать лет. Односельчанин главаря. Вдовец, на иждивении которого на момент ареста находилось двое детей – восьми и десяти лет. Неграмотный. До войны 1914 года занимался хлебопашеством. После призыва и до февральской революции служил рядовым в царской армии. Затем вернулся домой, а с 1919 по 1920 годы был в рядах армии Красной, откуда дезертировал – заболел тифом и после выздоровления в часть не вернулся. «Не хотелось уходить от детей, кормить их нечем было», – объяснял он этот поступок на суде. А узнав, что его ищут, как дезертира, решил бежать в лес. Макаров утверждал, что сам никого не убивал. Занимались этим, по его словам, только Карандин и Ухачев, будто соперничая друг с другом.

Тридцатиоднолетний Степан Андреевич Чирков, беспартийный и неграмотный – тоже Баевский. Был женат и имел двоих детей. До Первой мировой плотничал. Потом до февраля 1917-го служил в саперном батальоне в Тоцком. А с началом октябрьских событий вступил добровольцем в Красной Армиию, откуда 1920-м дезертировал…

В Первой мировой войне участвовал и еще один их односельчанин – Сергей Бугров. Причем, в тылу не отсиживался, о чем свидетельствуют награды: три креста, в том числе – один Георгиевский.

Приводить здесь биографии всех активных ухачевцев не имеет смысла – они, словно под копирку: крестьянствовал, в Первую мировую был призван, служил, вернулся, стал красноармейцем, дезертировал, ушел в лес.

Что же касается остальных обвиняемых, то многие из них даже не понимали, за что попали на скамью подсудимых. «Как же было не помочь соседу? – Удивлялись некоторые. – Сегодня я ему подсоблю, завтра – он мне. Я ему – приют, харч, винтовку (все одно без дела валяется), а он мне – спирт, хлебушко или еще чего в хозяйстве полезное. А то, что грабили кого, или убивали… Не мое это дело. Меня-то не трогали. И даже помогали приструнить там кого или еще чего. Дело-то, как говорится, житейское. Так за что же судить? Чай, не разбойники какие».

Однако власть подобных взглядов не разделяла и, кроме основных членов банды, перед Симбирским губернским на правах военного ревтрибуналом предстали все сорок два человека.

Именем революции

Процесс под председательством Румянцева, при членах Чувырине и Вынгро, с участием государственных обвинителей Самохвалова и Субоцкого, а также представителей защиты – консультантов Губотдела юстиции Иванова, Плющевского-Плющика и Козлова начался в зале Рабоче-Крестьянского театра 28 июня 1921 года и продолжался (иногда прерываясь лишь в три часа ночи) до 4 июля, когда был вынесен приговор.

Основная масса подсудимых получила небольшие сроки – от года условно до пяти лет. А некоторых амнистировали. Так, например, бывшего милиционера Григория Арсеньева, обвинявшегося в укрывательстве, подстрекательстве и даче ложных показаний, трибунал приговорил к четырем годам лишения свободы, но по амнистии сократил срок вдвое.

Сергей Самаркин из Водарацкого, той де волости Карсунского уезда, за совместные с ухачевцами пьянки в доме Назарова, получил год отсидки. Иглина и Новикова за то же самое приговорили к таким же срокам, но условно.

Высшую меру наказания – расстрел, ожидаемо получили пятеро: сам Ухачев, его ближайшие сообщники Чирков, Бугров, Макаров, а также бывший милиционер Комаров. При этом в приговоре было особо указано, что ни на кого из них никакая амнистия не распространяется.

В тот же день, 4 июля, то есть сразу после вынесения приговора, Ухачев обратился в трибунал с просьбой выдать ему и его правозаступникам Иванову и Плющевскому копии судебного вердикта для составления жалобы, потому что «я, Ухачев Никита недоволен что приговор несправедливый». Аналогичные жалобы подали и остальные осужденные к ВМН.

По законодательству того времени подобные кассации рассматривал сначала местный губисполком, который в итоге и решал, давать ли им дальнейший ход, то есть, направлять их или нет в высшие судебные инстанции Республики – в Кассационный Трибунал и во ВЦИК.

Жалобы осужденных по «ухачевскому» делу, а также «постановление распорядительного заседания Симбирского Губ. Революционного Трибунала о не пропуске в Кастриб. вышеуказанной жалобы осужденных», Президиум Симбирского Губисполкома рассмотрел на своем заседании уже 6 июля и единогласно постановил: «кассационную жалобу поименованных выше Никулина (Ухачева), Бугрова, Макарова и Чиркова в Касстриб не пропускать в виду ясности дела и безусловной правильности приговора, вынесенного Симбирским Губ. Революционным Трибуналом от 4 июля с.г.», а также «предложить Губтрибуналу свой приговор от 4 июля привести в исполнение».

Последний шанс

Однако с расстрелом Ухачева почему-то не спешили. Во всяком случае 23 апреля следующего, 1922 года, по крайней мере, он был еще жив. Именно этим числом датированы сразу несколько его заявлений, адресованных в «Симгубчеку. Председателю тов. Крумину, а также вообще всех товарищей» и «Пом. Уполномоченному тов. Плотникову». Последнего автор просил походатайствовать о себе перед председателем Симгубчека Круминым. А взамен обещал ни больше, ни меньше, как поймать бандита Антонова, а также излагал план предстоящей операции: «Прошу у вас товарищи разрешения всех бандитов изловления в чем прошу вас товарищи, чтобы мне прострелили руку и дали бы секрет будто бы сбег из-под расстрелу или во время побегу (неразборчиво) коли назначить и я Ухачев мог говорить по вашему соображению мог бы вам помогать (неразборчиво). И я желаю служить во все время Секретным Сотрудником и всегда бы мог исполнять все возложенные на меня задачи. Прошу вас товарищи не оставить моей Прозьбы. Я много вам сделал пользы государству тов. убратить минимание на это. Если прострелите мне руку, то я всегда буду вам служить потому куда я могу деться окромя вас»[1].

Видимо, понимая всю сомнительность своего предложения с точки зрения его практической реализуемости, Ухачев одновременно попытался, что называется, зайти и с другой стороны – бить на жалость и сочувствие, а также на свои былые заслуги перед революцией. Обо всем этом сказано в другом обращении к Плотникову, написанном в тот же день – 23 апреля.

«Покорнейше прошу товарищей сколько-нибудь смягчения, – уже умолял осужденный. – Товарищи, неужели раскающем несколько не смягчит Советская республика.

Тов., неужели мои прежния старания несколько не смягчат как я Ухачев солдат 1-го пулеметного полка во время революции участвовал в городе Петрограде, сколько я видел огня со стороны полиции и жандармов. Я Ухачев, в то время не боялся смерти, лазил на церкви и снимал. Я в то время может (неразборчиво) побил Полицией в защиту (неразборчиво). Неужели товарищи это несколько не смягчит товарищей внимания от Комиссии (неразборчиво) большевизма не первой (неразборчиво).

Сколько я видел горя за 1 год и 9 месяцев. Но многие говорят, что тебе хорошо было. Нет, тов. нам хорошо ничего не было и интересу тоже нет. Хотя грабили, брали. Но кто нас укрывал, тому и удавали. Да критика и недоразумения меня до того довели на паскудные дела да еще к буржуазии поесть зашел вины еще больше нашел. Да товарищи, зря я сделал и вам, сознаюсь. Но ведь ворон хищный, но его люди знают и в него стреляют. Но а кто хи….(неразборчиво). Его бивший по-моему тов., тот много хищнией бывает, кто в овечью шкуру залезает. Но открыто думал не (не разборчиво) и прошу вас товарищи… Какую Смягчения».

Прошла неделя. Видимо, так и не получив ответов на свои мольбы и предложения, 29 апреля Ухачев вновь берется за бумагу и карандаш.

«Заявление в Симгубчеку Помуполномоченного тов. Плотникову и тов. Крумину.

Покорнейше прошу вас, товарищей, походатайствовать обо мне Ухачевом для искупления моей вины, перед Председателем Симгубчека тов. Крумным а также перед Прдседателем Ревтрибунала тов. Румянцевым на таких условиях, чтобы мне, Ухачеву, Прострелить руку и дать секретно будто бы Сбежал от расстрелу и я вполне ручаюсь там изловить Бандита Онтонова или какого вы назовете, только чтобы всегда я был а службе. И я желаю быть всю мою жизнь Секретным Сотрудником. Я ручаюсь, что я в каждый раз возложенную на меня задачу исполню и условно если будет за мной како либо замечание впредь, то я ответствую самой тяжкой карой, если нужно вам, товарищи председатели, то я найду чтобы оне подписали тайно поручительствие или же что тов. вам будет видно… только я вам бы мог сделать большую пользу государству.

Просит вас Ухачев-Никулин».

На этом переписка обрывается и, судя по всему, последним своим шансом Никита Андреевич Никулин–Ухачев больше известный, как атаман Ухач, воспользоваться не сумел, и скорее всего, окончил свою жизнь в печально знаменитом Соловьевом овраге в Симбирске.

Эпилог.

Шестеро сотрудники различных, как сейчас говорят, силовых структур, наиболее отличившиеся в ликвидации банды и задержании ее главаря были представлены к наградам. Первым в списке идет уже известный нам чекист Крутилин и его коллеги – сотрудники ЧК Плотников и Титов. Заем – Чертановский волостной военком Андреев, начальник отряда 217 полка ВНУС Постанин и начальник милиции 2 района Сенгилеевского уезда Аксенов.

Решением Президиума Губисполкома от 8 марта 1921 года, всем перечисленным товарищам были вручены часы и портсигары с гравировкой: «От имени губернского Исполнительного Комитета Рабочих, Крестьянских и Красноармейских депутатов». Кроме того, все они вне очереди были «удовлетворены обмундированием».

На какое-то время в уездах наступила тишина. Но ненадолго. С момента вынесения приговора ухачевцам прошло чуть больше месяца и …

Днем 20 августа крестьянин из Тереньги Павел Мучкин вместе с другими земляками молол хлеб на мельнице Ромина. Закончив раньше других, он уехал. А к вечеру с мельницы по домам на двух подводах отправились и жители Гладчихи Максимов с Нестеровым.

Дорога была не дальней – всего-то верст семь, но пролегала она через лес. Именно там, верстах в четырех от Тереньги на путников и напали четверо неизвестных, вооруженных револьверами. Лица разбойников скрывали холщовые маски. Трое бандитов окружили переднюю лошадь, а четвертый бросился к задней. Налетчики пригрозили потерпевшим револьверами, несколько раз ударили их, а потом, приказав слезть с телег и лечь на землю. Затем трое принялись перегружать мешки с мукой на свою повозку, а четвертый стерег потерпевших. Когда погрузка закончилась, караульщик велел им отползти в чащу и час лежать там, не вставая. И пока Максимов с Нестеровым ползали по кустам, налетчики скрылись.

Тем не менее уйти от ответственности им не удалось, поскольку ограбленные крестьяне по голосу, одежде, росту и фигурам опознали троих бандитов: Павла Мучкина, пастуха Якова Егорова и Егора Спирина.

При обыске у Егорова было найдено больше пуда пшеничной муки, отбитой у потерпевших. На допросе, после долгого запирательства, он, в конце концов признался в налете, а также назвал двоих сообщников. Третьего же, якобы не знал, но именно у него и у Мучкина были револьверы.

Бандитов отправили под арест, однако хоть ненадолго расслабиться милиционерам не пришлось: с момента успешно раскрытого налета минуло всего несколько часов и – новое происшествие.

Под утро, часа в три 21 августа житель Тереньги Александр Гаранин вел под уздцы пару лошадей через лес между своим селом и Подъячевкой. Повозка уже выехала из чащи в мелкую вырубку на опушке, когда из кустов внезапно посыпались выстрелы. По руке возницы будто палкой ударили, тело пронзила острая боль, а рукав стал набухать кровью. Бросив лошадей, воз с фуражом и все свои пожитки, раненый побежал, куда глаза глядят. А добравшись до Тереньги, сообщил в милицию о нападении.

Однако, когда группа милиционеров прибыла на место происшествия, бандитов уже и след, простыл. Зато удалось найти лошадей и телегу, стоявшие неподалеку в лесу, чуть в стороне от дороги. Почти весь груз оказался в наличии. Не хватало лишь пиджака, очевидно взятого налетчиками.

Сколько их было, потерпевший не видел, как и не знал, чем они были вооружены, но пулю, которую доктор извлек из раны, выпустили из Нагана.

Раненого отправили в больницу, а материалы дознания вместе с пулей – в Сенгилеевское Политбюро.

В общем, почивать на лаврах награжденным чекистам и милиционерам еще долго не придется: «свято место», как известно, не бывает пустым.

–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––

При подготовке статьи использованы материалы Государственного архива Ульяновской области из фондов:

Р-125, оп. 2, д. 523. Л. 1, 46-49, 50-64, 68, 95,98, 102, 129-137,106 - 108, 129-137, 151-156, 170-175, 186-194, 234-246, 237-238, 260, 260 об.

Р-125, оп. 3, д. 63. Л. 6,7,8,9, 11, 17.

Р-125, оп. 3, д. 269. Л. 49.

Р-200, оп. 4, д. 13, Л.80, 81 об.

Р-200, оп. 4, д. 29, Л.1.

Р-1048, оп. 2. Д. 74. Л. 171,239, 240-254.

Р-1116. оп. 1. Д.10. Л. 15, 16, 17, 25,26,32, 34,44,100,101,

Р-1116. оп. 1. Д. 31. Л.6,20,26,29,32,35,38,41,44.

Р-1048, оп. 2. Д. 50. Л. 70,70 об, 71,72.

[1] Стиль, грамматика и пунктуация полностью сохранены.

Владимир Миронов

Источник фото